14.10.2011 в 13:01
Пишет Джейк Чемберз:О всемогуществе автора
Любой писатель сталкивался с тем, что персонажи романа — как и мир, в котором они действуют — часто «выходят из-под контроля», начинают жить самостоятельной жизнью. Значит ли это, что писатель перестает быть всемогущим творцом в пространстве своего романа? Разумеется, нет. Весь роман обязан своим существованием именно писателю, он рождается в его сознании и сходит с его клавиатуры - но по мере того, как описываемый автором мир обретает плоть и кровь, обрастает подробностями и историей, а его персонажи становятся узнаваемыми личностями, авторский произвол приносится в жертву авторскому замыслу. Теоретически, Толкин мог бы послать эскадрилью британских ВВС на помощь защитникам Минас-Тирита — пулеметы быстренько заставили бы назгулов притихнуть — но для этого нужно было бы полностью разрушить и замысел романа, и весь созданный Толкиным мир. Разве автор в пространстве романа не всемогущ? Абсолютно всемогущ, персонажи романа, в отличие от реальных людей (и ангелов) не обладают свободным произволением. Может ли автор делать все — послать эскадрилью на помощь положительным персонажам, выдать Гендальфу BFG-9000 для отстрела барлогов, наконец, просто убрать барлогов, Саурона и всех неприятных типов росчерком пера (или клавишей delete)? Да, может, но тогда у него не получится никакого романа и никаких персонажей. Гендальф, который просто пристрелил барлога из BFG, или тем более, Гендальф, который вообще не сражался с барлогом, это не Гендальф.
Акты авторского произвола, рояли в кустах, внезапные Deus ex machina, сильно ограничены целостностью мира произведения и его персонажей. Всемогущество, таким образом, не означает возможности «действовать как угодно», по произволу. То есть автор, конечно, может действовать именно так — но тогда мир, который он выписывает, неизбежно рассыплется. Всемогущество автора проявляется в его замысле — он знает, какую роль в развитии сюжета и в развитии конкретного персонажа сыграет данная битва Гендальфа с барлогом, и он знает, для чего он ввел ее в сюжет, и знает, чем кончается роман. Говорить «если бы Толкин любил Гендальфа, он бы выдал ему BFG, ну, хотя бы, ручной пулемет» бессмысленно — чтобы ввести в повествование BFG, нужно все это повествование разрушить, да и самого Гендальфа как персонажа.
(с)
URL записиЛюбой писатель сталкивался с тем, что персонажи романа — как и мир, в котором они действуют — часто «выходят из-под контроля», начинают жить самостоятельной жизнью. Значит ли это, что писатель перестает быть всемогущим творцом в пространстве своего романа? Разумеется, нет. Весь роман обязан своим существованием именно писателю, он рождается в его сознании и сходит с его клавиатуры - но по мере того, как описываемый автором мир обретает плоть и кровь, обрастает подробностями и историей, а его персонажи становятся узнаваемыми личностями, авторский произвол приносится в жертву авторскому замыслу. Теоретически, Толкин мог бы послать эскадрилью британских ВВС на помощь защитникам Минас-Тирита — пулеметы быстренько заставили бы назгулов притихнуть — но для этого нужно было бы полностью разрушить и замысел романа, и весь созданный Толкиным мир. Разве автор в пространстве романа не всемогущ? Абсолютно всемогущ, персонажи романа, в отличие от реальных людей (и ангелов) не обладают свободным произволением. Может ли автор делать все — послать эскадрилью на помощь положительным персонажам, выдать Гендальфу BFG-9000 для отстрела барлогов, наконец, просто убрать барлогов, Саурона и всех неприятных типов росчерком пера (или клавишей delete)? Да, может, но тогда у него не получится никакого романа и никаких персонажей. Гендальф, который просто пристрелил барлога из BFG, или тем более, Гендальф, который вообще не сражался с барлогом, это не Гендальф.
Акты авторского произвола, рояли в кустах, внезапные Deus ex machina, сильно ограничены целостностью мира произведения и его персонажей. Всемогущество, таким образом, не означает возможности «действовать как угодно», по произволу. То есть автор, конечно, может действовать именно так — но тогда мир, который он выписывает, неизбежно рассыплется. Всемогущество автора проявляется в его замысле — он знает, какую роль в развитии сюжета и в развитии конкретного персонажа сыграет данная битва Гендальфа с барлогом, и он знает, для чего он ввел ее в сюжет, и знает, чем кончается роман. Говорить «если бы Толкин любил Гендальфа, он бы выдал ему BFG, ну, хотя бы, ручной пулемет» бессмысленно — чтобы ввести в повествование BFG, нужно все это повествование разрушить, да и самого Гендальфа как персонажа.
(с)